Я всегда думал, что сон в пустыне должен быть тихим и умиротворённым, но как только заходит солнце, наступает ночной террор. В отсутствии дневного шума, звуки становятся громче, и даже царапины маленького жука могут звучать как будто скребётся крыса. Ночная живность кружит вокруг палатки, скребёт, пытаясь в неё проникнуть, пытая воображение. А ещё это могут быть собаки — довольно территориальные суки, они могут начать лаять, или просто на палатку нассать.
Среди природных звуков вдруг раздались человеческие крики. Голоса были близки и как я позже понял, они напоминали строевую перекличку, в которой один кричит и другой отвечает. По-гуджарати я не говорю, но армия есть армия — она звучит везде одинаково. Как только я вышел из палатки, со всех сторон светили фонари, сканирующие небо. А чего мы ждали, разбивая палатку, на частной земле в 20ти километрах от пакистано-индийской границы? И, то ли крики продлились ещё несколько минут, то ли время казалось вечностью, но когда они затихли, я вдруг подумал, что это было затишьем перед бурей, и что нас засекли, и в нашу сторону сейчас раздадутся выстрелы. Фантазия — сильная штука, она особо остра, когда темень, хоть глаз выколи, ничего не видишь, а только слышишь.
Короче, вымотанные каждым звуком, мы заснули. Когда проснулись на том же месте целыми и невредимыми, и звуков больше не было, я клялся, что больше никогда не буду грешить. Но одна мысль до сих пор не покидает меня; повезло ли нам остаться незамеченными тогда (что многое говорит об эффективности индийской армии), или всё же нас нашли, но решили не трогать, останется загадкой навсегда.